Татьяна Зингер - Неудавшаяся история [СИ]

— Но пускай она не будет первой!

Молодец какой. Оттягивает момент страданий. На, Радослава, побойся посильнее, вспотей от ожидания. Пропитайся пока. Ага, щас. Размечтался.

— Нетушки. Меня забирайте. Вы обещали! И руки, пожалуйста, развяжите. Куда я от вас денусь?

— Ага, мы тебя развяж-жем, а ты нас того, заворож-жишь! — додумалась самая сообразительная из нежити.

— Я? — брови искривились. — Как? Я ж не ворожея. Это всё он, чародей проклятый, с огнем игрался, а я так… на подмоге. Я их, ведьмаков, жуть как боюсь, но этот вон, пытающийся себя вам скормить, заставил идти с ним. Вы б, это, задумались — а есть ли его? Явно что-то удумал!

И я, перейдя на многозначительный шепот, указала подбородком туда, где находился Лис. Тот вовремя заглушил несогласие кашлем.

Шишиги замерли. Думается, до сего дня жертвы им попадались, в лучшем случае, взывающие к богам. Но уж точно не спорящие о том, кто станет обедом, а кто дождется ужина. Наконец, одна наклонилась ко мне и, обдав мерзопакостной вонью, разорвала когтями стягивающий узел. При этом её палец нечаянно проехался и по внутренней стороне моей ладони. Рука онемела, но тело слушалось. По запястью потекла теплая кровь.

И я уже знала, что всё идет так, как надо.

За талию меня вытолкнули в проход. Я, спотыкаясь об останки менее удачливых предшественников, шла и думала: а куда, собственно, мы направляемся? Неужели и у шишиг имеется трапезная?

Оказалось, что я недалека от истины.

В широкой и пустой зале, к которой привел извилистый коридор, тусклым сиянием горели живые светлячки. Они суетливо бегали по стенам, по потолку и освещали комнату сине-зелеными красками. Нежить заботится о комфорте? Впрочем, куда ярче светлячков горели желтым глаза у сидящих полукругом шишиг. Их тут насчитывалось с целый выводок. Все голодные, озлобленные. Я судорожно сглотнула, представляя, как они вцепятся в меня зубами-лезвиями. Нет, нужно срочно действовать.

Целой рукой я незаметно порвала корочку на ране другой руки, онемевшей, безвольно болтающейся. На коже проступили капельки, кажущиеся в полумраке черными.

Увы, достойных чар против нечисти я так и не вспомнила. Но были и недостойные. Из числа тех, которыми я некогда зареклась пользоваться. Чернокнижье. Силы на крови.

Разум помутился, перед глазами поплыла и без того нечеткая картинка. Я, сдавив руку обломанными ногтями, представила, как эти мерзкие шишиги растекаются в жижу, из которой они и состояли.

В груди сдавило. Тело не справлялось с тем, что пожирало его изнутри. Слишком долго оно не использовало такую ворожбу.

Одна из шишиг, не предупредив о начале обеда, вцепилась в мою лодыжку. Я завизжала, упав и стукнувшись локтем о сырую, хлюпающую землю.

Во мне взорвался сноп искр. Из ребер пламя перетекло к горлу и замерло в нём огненным комом. Пытающаяся оторвать кусок моей ноги шишига неожиданно исчезла. На её месте остались только вонючие останки. Те растеклись по мне, прижгли укус от зубов.

Сородичи кинулись кто куда. Кто-то — к почившей шишиге; большинство — подальше от зала. Да только каждую из них ждала судьба собрата. Дурно пахнущие жижи медленно впитывались в болотистую почву подземелий.

Я не верила собственному везению. Нет, то, что подобная волшба у меня выходила, я знала. Но не думала, что возможности крови так легко поддадутся той, которая отказалась от их использования. Права была ведьма: никуда не деться от своей сущности.

Телу, впитывающему собственную кровь, был не страшен даже яд. Скривившись и от вони, и от отвращения к самой себе, я, ковыляя прокушенной ногой, поплелась обратно к спутникам. Сил осталось только на крошечный, едва заметный огонек, который скорее не помогал найти дорогу, а мельтешил перед лицом и не давал свалиться от усталости.

Извилистые проходы сменяли друг друга. Я долго плутала в лабиринте из множества дорог, согнувшись в три погибели, потому как потолок то опускался, то вновь позволял распрямить плечи. Но, в конце концов, огонек привел меня в залу, из которой я вышла. Я помогла освободиться встревоженным спутникам и, повиснув на шее у Всемила, изрекла:

— Или ты меня несешь, или я остаюсь здесь. И лучше поторопиться — кто-то из шишиг мог выжить.

Не знаю, подействовала ли на князя угроза, но он безропотно поднял меня на руки. И наша троица направилась искать выход.

Лис брел впереди. Я полудремала в объятиях Всемила. Большинство женщин Капитска, наверное, отдали бы душу бесам за подобную роскошь, но мне, честно говоря, было не до восторгов.

От слабости и вони тошнило. Хорошо, что не успела позавтракать, потому как наружу рвались даже внутренности. Я надолго задерживала дыхание, перебивая рвотные порывы.

Сквозь сон донеслось посвистывание Лиса:

— Смотрите-ка!

Я не смогла разлепить налившиеся тяжестью веки. Но судя по оханью Всемила, картинка была хороша. К сожалению, я бессовестно и окончательно уснула, так и не узнав, что они нашли.

Проснулась я уже у знакомого места правила. Прижавшись к шее, посапывал Кот. Лодыжка невыносимо ныла. Я дотронулась до неё и поняла, что нога явно вспухла. Пошевелить ею получалось с трудом. Ладно, поищем в книжке что-нибудь связанное с укусами нежити.

Лис со Всемилом сидели возле потухшего костра и рассматривали котел. Откуда они его стащили? Ответ не заставил себя ждать.

— Ты зря заснула, — поучительно завел Лис. — Мы наткнулись на сокровищницу шишиг. Представляешь, вещи всех съеденных, их обувь, рюкзаки, провиант. Смотри, какой котелок взяли. Монетами разжились. Карту княжеств нашли. Ну и по мелочам всякого. Одежду только брать не стали, она насквозь пропиталась болотом.

Всемил похлопал себя по оттопыренному кармашку куртки. Я восхитилась добытчиками и пошла рассматривать клад.

Котелок оказался вполне сносным, правда, грязным настолько, словно его не чистили со времен моего рождения. Или так оно и есть. Но после чар он аж блестел на свету. Воды не было, но утихшая вьюга оставила после себя слой снега толщиной в два пальца, который я и растопила на огне. В сумке отыскался узелок с крупой, лежавший там один бес знает сколько лет. Между белыми крупинками скользили черные жучки да белесые личинки. Но голод переборол отвращение. А насекомые вкусно хрустят на зубах.

Рассказывая об этом спутникам, я едва не расплакалась. То ли от лихорадочного хохота, ибо лица у слушателей выражали небывалый ужас; то ли от жалости к себе.

Услужливая мужская половина притащила семь грибов, найденных возле злополучной поляны. Две штуки я сразу выкинула, потому как впечатления после них рисковали стать незабываемо-прекрасными. Жаль, что первые сто мгновений. Потом человек ничего не вспомнит по другой причине — в Кущах богов, как я слышала, жизнь земская забывается напрочь.

Остальные грибки я покрошила ножичком и добавила в кашу. Всяко сытнее будет.

Из тайника шишиг Лис умудрился вынести четыре баночки с настоями. По аромату я определила, что все они безвредны: одни для вкуса, другие — против незначительных болячек. Понадеявшись на то, что по прошествии времен с настойками ничего не случилось, я глотнула одного из них — против простуды, а остальные запихнула в сумку. Заодно нашла в книге чары, и теперь нога окончательно потеряла чувствительность, зато не зудела и не разрывалась от боли.

Следующим подарком стала невероятных размеров карта, завернутая в жесткую бычью кожу. Та, конечно, истрепалась, да и время её создания граничило с началом правления богов, но находке я была несказанно рада. Ориентируясь даже на такую карту, мы могли примерно определить расстояние до ближайшего селения или столицы.

Спутники подозрительно обнюхивали бурлящее варево, а я всматривалась в расплывчатые символы на изветшалой коже. Взгляд зацепился за название деревни, пройдя через которую, мы бы прилично сократили путь до столицы.

Я завыла от возмущения.

В-двенадцатых, не идите за ведьмой туда, куда она вас зазывает

«В родные края хочется вплоть до того, как ты оказываешься в них».

Везение — сомнительная штука. Что считается подарком богов? Сумка, полная златцев? Умение выпутываться из любых передряг? Выгодное замужество? Или отметина с названием деревушки, из которой ты смоталась давным-давно в наивном желании никогда не появляться там снова?

Но теперь вспомнились лица матушки и отца: ясные деревенские улыбки; серо-голубые глаза; веснушки, переплетенные с нитями морщин.

Дом стоял рядом с речушкой, и я каждое утро проводила возле воды, наблюдая, как необъятные селянки полощут белье и бесстыдно сплетничают о чужих бедах. После, когда солнце всходило над макушками берез, помогала маме, смотрела, как папа размашистыми рывками косит траву косой, сверкающей в рыжих лучах.